Пустой дом фильм (2004) - отзыв

Этим фильмом для меня открылось пространство корейского кино. Причудливый сплав эстетики, медитативности и жестокости, заданный в первых же кадрах, оставил странное впечатление. Отторжения не было, хотя не было поначалу и принятия.

Лишь постепенно стало понятно, что логические зацепки, разбросанные по произведению и сами по себе достаточно зримые и выпуклые, вполне возможно прочесть и трактовать так или иначе.

Мы видим, как герой изо дня в день вторгается в чужие дома, оставленные хозяевами без присмотра (кто-то уезжает в отпуск, кто-то в командировку). Он занимается в этих квартирах самыми будничными делами: стирает вещи, копается в холодильнике, смотрит телевизор. Он живёт одновременно своей жизнью и не своей, потому что его одинаковый быт разнообразится расположением комнат в доме, мебелью, даже набором оставленной еды. Он как будто ненадолго перевоплощается в хозяина жилища и отчасти устанавливает в нём свои правила. Мелодия, которую он включает в каждом доме, говорит об этом. И ещё в любом интерьере он обязательно делает селфи. Это походит на ритуал.

Он не слишком добр. Он даже жесток, эта жестокость живёт в нём, тщательно скрываемая. На мой взгляд, с самого начала (шокирующая ситуация с пистолетом) подчёркивалось его равнодушие к людям, полное безразличие к их судьбам. Пристрастие к игре железными клюшками для гольфа выдаёт его (муж Сон-хва тоже играет в гольф. Каждый раз насилие связывается с гольфом). Сам свистящий резкий звук, разрывающий тишину, звучит отталкивающе, он символизирует злобу, страдание. Но героя очень увлекает эта игра, и лишь когда в его жизни появляется женщина, привязанная к нему (мяч и нитка, связь), он начинает осознавать последствия своей агрессии, становится более человечным и терзается угрызениями совести (ситуация с девушкой в машине — кстати, по исполнению довольно искусственная). Снова и снова повторяющийся момент — Сон-хва становится на пути мяча, не позволяет ударить по нему. Тхэ-сок мстит, но его месть конечна. Она не становится образом его жизни.

В то же время герой странным образом привязывается к жилищам, в которые вселяется. Он заботится о них, ухаживает за растениями, чинит вещи. Люди не привлекают его, но их брошенные дома нуждаются в заботе, и Тхэ-сок о них заботится. Опять же — привязанность к домам заставляет его вернуться, чтобы оценить их хозяев, удостовериться, что люди достойны своих домов. В человеческом облике он либо не сталкивается с людьми, либо встречается с их негативными проявлениями — злобой, подозрением. И он словно хочет увидеть их такими, какие они есть в действительности. Он не слишком любит живых, но очень почтителен к мёртвым. Всё это наводит на мысли, что Тхэ-сок изначально принадлежит в большей степени к миру духов, это своего рода дух домашнего очага. Ни в одном доме он не задерживается, оставляя после себя безобидные, но пугающие следы. Он проделывает обратный путь, начатый им с момента встречи с Сон-хва и закончившийся в тюрьме, — только в другой ипостаси.

Конец фильма — это как накидывание прозрачного покрова на реальность. Реальность проступает сквозь него, но на неё наслаивается нечто иное, смутно различимое. И сама реальность становится чуть более зыбкой. В тончайшей плоскости этого наложения, совмещения слоёв и оказываются герои. И, конечно, молчание. Более гармоничного в звуковом плане фильма я ещё не встречала. Главные герои молчат друг с другом — и это знак абсолютного понимания. Сон-хва молчит в ответ на слова мужа — и это знак абсолютного непонимания. В конце Сон-хва начинает говорить — и это знак отсчёта нового времени. Всё понятно. Непонятны только обряды, совершаемые в тюрьме Тхэ-соком. Вероятно, это мифология. Глаз на ладони, руки-крылья — наверняка образы, уходящие корнями в древность. Грань между реальностью и избитым словом «фентези» здесь очень тонка и становится видна ближе к финалу. И это красиво.